5 декабря — 220 лет со дня рождения русского поэта Фёдора Ивановича Тютчева (1803-1873).

Если бы встала задача избрать самый узкий, самый тесный круг высших творцов мировой лирической поэзии, имя Фёдора Ивановича Тютчева должно было бы в него войти, как бы мы этот круг не ограничивали. Тютчев обладал характерной, сразу бросающейся в глаза чертой. Он никогда не хлопотал о славе и не дорожил ею. Он не помышлял о своём будущем жизнеописании и не позаботился о составлении хотя бы перечня своих произведений. Если стихи его и увидели свет, то это благодаря случайному постороннему вмешательству.

Фёдор Иванович Тютчев родился 5 декабря 1803 года в селе Овстуг, расположенном у реки Десны, что на Брянщине. Здесь прошли его детство, отрочество и первые годы юности. Тютчевы владели частью большого села Овстуг. Рядом с домом — скромная церковь и колокольня. Со всех сторон дом окружал сад с вековыми липами и густой сиренью, который не раз радостно вспоминал Тютчев.
Фёдор Тютчев не родился поэтом. Среди ближайших родственников у него не было примеров для подражания, разве что в семье была неплохая библиотека.
Первой увлечение сына поэзией, вероятно, заметила мать Екатерина Львовна и своевременно поощрила сына за это занятие. И в дальнейшем она тщательно сберегала всё им написанное, став как бы зачинателем семейного сбора всего того, что выходило из-под пера мальчика.
Когда Фёдору шел десятый год, в воспитатели к нему был приглашен Семён Егорович Амфитеатров, прекрасный учитель русской словесности, позже получивший широкую известность как журналист и поэт-переводчик под фамилией Раич. Раич жил в доме Тютчевых семь лет и оказал большое влияние на умственное и нравственное развитие своего воспитанника.
Знавшие юного Тютчева вспоминали: «Все свойства и проявления его детской природы были окрашены какою-то особенно тонкою, изящною духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился он необыкновенно успешно, … уже и тогда нельзя было не заметить, что учение было для него не трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности в знаниях».
В семнадцать лет он уже свободно рассуждал о творчестве Лессинга, Шиллера, Паскаля, Руссо. Очень рано сложились у Тютчева и навыки литературного труда. Раич свидетельствовал, что «по тринадцатому году он переводил уже оды Горация с замечательным успехом».
Его стихи «На новый 1816 год» были прочитаны профессором Московского университета Мерзляковым в Обществе любителей российской словесности. Юный стихотворец был избран его сотрудником, его первые опыты появились в печатных «Трудах общества» в 1819 году. Но настоящим поэтом Тютчев стал, когда ему было уже за двадцать пять.
В ноябре 1819 года Фёдор Тютчев был зачислен студентом в Московский университет, а в октябре 1821 года был выпущен со степенью кандидата (её получали только наиболее достойные). На семейном совете было решено, что Фёдор станет дипломатом, и 21 февраля 1822 года он поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел с чином губернского секретаря.
Вскоре родственник Тютчева генерал граф А.И. Остерман-Толстой выхлопотал для него должность атташе при русской дипломатической миссии в Баварии. Тогда Фёдор Тютчев ещё не знал, что вернётся в Россию совершенно зрелым сорокалетним человеком, прожив вдали от неё долгих 22 года.
В Мюнхене к Тютчеву пришло первое серьёзное чувство к юной золотоволосой красавице графине Амалии фон Лерхенфельд. Однако Амалия не смогла ослушаться воли родителей и составила себе более знатную партию, выйдя замуж за барона Крюденера. Картину того времени воссоздают поэтические воспоминания Тютчева:
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край:
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай…
Ни она, ни он не забудут своей юной привязанности и пронесут её через всю жизнь. С годами Тютчев и Амалия Крюденер встречались все реже. Но наступил июль 1870 года, когда неожиданная встреча со своей юностью, с любимой Амалией заставила поэта на мгновение с прежней силой пережить дремавшее в его душе чувство. Именно тогда воспоминанием об этом явилось одно из самых задушевных стихотворений «Я встретил вас…»:
Я встретил вас — и всё былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Жизнь поэта была окружена женскими привязанностями. В 1825 году, в 22 года Тютчев сочетался браком с Элеонорой Петерсон. Чем была для Тютчева жена, можно судить по его собственному признанию в одном из позднейших писем к родителям: « …я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня. Я могу сказать, уверившись в этом на опыте, что за одиннадцать лет не было ни одного дня её жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновения, умереть за меня…»
В начале 1833 года Тютчев увлёкся Эрнестиной Дернберг, стройной, горячей и остроумной дамой. Многое осталось туманным в истории отношений Тютчева с Эрнестиной. Она уничтожила свою переписку с поэтом, но и то, что уцелело в виде загадочных дат под сухими цветами альбома-гербария, свидетельствует о том, что это не было чуждое «взрывам страстей», «слезам страстей» увлечение. Нет, это была та самая роковая страсть, которая, по словам Тютчева, «потрясает существование и, в конце концов, губит его».
Вероятно, весной 1836 года роман Тютчева получил некоторую огласку. Элеонора Тютчева пыталась свести счёты с жизнью. Во избежание скандала влюбчивого чиновника перевели в Турин. Спустя 2 года Элеонора умерла. Тютчев так тяжело переживал потерю жены, что поседел за одну ночь…
Прошёл год. Боль утраты притупилась, и чувство к Эрнестине снова стало точить душу поэта. Поэт самовольно выехал в Швейцарию, чтобы соединиться с Эрнестиной. В июле 1839 года в Берне Тютчев обвенчался с Дернберг. Длительное «неприбытие из отпуска» послужило причиной того, что Тютчева исключили из списка чиновников Министерства иностранных дел и лишили звания камергера. После своего увольнения от должности старшего секретаря Русской миссии в Турине Тютчев ещё в течение нескольких лет продолжал оставаться в Мюнхене.
Все долгие годы проживания за границей Тютчев никогда не прерывал общения с родиной. За границей им написаны замечательные статьи о России. Да и друзья не забывали собрата-поэта, о чём свидетельствовали выпускаемые ими литературные журналы и альманахи, с непременно включёнными в них стихотворениями, присланными из Мюнхена.
Друг Тютчева И.С.Гагарин передал рукописи его стихотворений Вяземскому, у которого их с восхищением прочли В.А.Жуковский и А.С. Пушкин. В результате в двух номерах «Современника» за 1836 год были помещены 24 произведения поэта.
Десятилетие жизни Тютчева с середины 1820-х до-середины 1830-х годов характеризуется огромным подъёмом его творческого таланта. В отдельных стихотворениях Тютчев выступает уже как превосходный певец природы, умеющий, по словам Н.А.Некрасова, «уловить именно те черты, по которым в воображении читателя может возникнуть и дорисоваться сама собою данная картина».
Несмотря на то, что свои первые стихи о природе Тютчев написал в Германии, полюбил он её не в гостиных Мюнхена и Парижа, не в туманных сумерках Петербурга и даже не в патриархальной, полной цветущих садов Москве. Красота русской природы с юных лет вошла в сердце поэта с полей и лесов, окружавших его милый Овстуг, с тихих, застенчивых придеснянских лугов, необозримых голубых небес родной Брянщины.
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде…
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко ещё до первых зимних бурь —
И льётся чистая и тёплая лазурь
На отдыхающее поле…
В конце сентября 1844 года, прожив за границей около 22 лет, Тютчев с женой и детьми переехал из Мюнхена в Петербург, а через полгода его снова зачислили в ведомство Министерства иностранных дел; тогда же было возвращено поэту и звание камергера. Он служил чиновником по особым поручениям при государственном канцлере, старшим цензором в Министерстве иностранных дел, затем председателем Комитета иностранной цензуры, немало сделал для ослабления цензурного гнёта.
Тютчев слыл в аристократических салонах светским львом несмотря на то, что был неуклюж, небрежно одет и рассеян. Всё это исчезало, когда он начинал говорить. Его портрет в возрасте сорока с лишним лет дал писатель Погодин: «Низенький, худенький старичок, с длинными, отставшими от висков поседелыми волосами, которые никогда не приглаживались, одетый небрежно… Вот он входит в ярко освещённую залу, музыка гремит, бал кружится в полном разгаре… Старичок пробирается нетвердой поступью близ стены… Из угла прищуренными глазами окидывает все собрание. Он ни на чём и ни на ком не остановился, как будто б не нашёл, на что бы нужно обратить внимание… К нему подходит кто-то и заводит разговор. Он отвечает отрывисто, сквозь зубы… Подошедший сообщает новость, только что полученную, слово за слово его что-то задело за живое, он оживляется, и потекла потоком речь увлекательная, блистательная, настоящая импровизация».
Дипломатическая служба, длительное пребывание Тютчева за границей сыграли свою роль, — на всю жизнь сохранил он интерес к вопросам внешней политики: они поглощали его внимание, давали неисчерпаемую пищу его уму и, конечно же, наглядно запечатлелись в его творчестве. И хотя политические стихи Тютчева являлись по меткому слову самого поэта «рифмованными лозунгами», и здесь было создано несколько очень сильных стихотворений.
Среди стихотворений, написанных Тютчевым после возвращения в Россию, были такие, подлинное содержание которых стало известно любителям тютчевской поэзии много позже его смерти. Теперь-то мы знаем, что все они посвящены Елене Александровне Денисьевой, «последней любви поэта». Их знакомство «состоялось в Смольном институте, где учились старшие дочери Тютчева. Она была на 23 года моложе поэта. В первый год своего знакомства с Денисьевой Тютчев писал:
Я жалкий чародей перед волшебным миром.
Мной созданным самим,
Без веры я стою —
И самого себя,
Краснея, сознаю
Живой души твоей
Безжизненным кумиром.
По свидетельству родственника Денисьевой увлечение поэта нарастало постепенно, пока не вызвало наконец со стороны Денисьевой «такую глубокую, такую страстную и энергическую любовь, что она охватила и всё его существо, и он остался навсегда её пленником». В глазах той части петербургского общества, к которой принадлежали Тютчев и Денисьева, любовь их приобрела интерес светского скандала. Жестокие обвинения пали на женщину, которая ради любимого человека пренебрегла и честью, и будущим. Теперь перед нею навсегда закрылись двери домов, где прежде она была желанной гостьей.
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
В тоже время Тютчев не порывал с семьёй, положение его и в общественной жизни и в служебной карьере оставалось тем же. Он по-прежнему писал стих, создавая ставший потом знаменитым денисьевский цикл, шедевр русской любовной лирики.
Любовь Тютчева и Денисьевой продолжалась в течение четырнадцати лет, до самой ее смерти в 1864 году.
Последние годы жизни Тютчева в поэзии связаны в большей степени с философскими раздумьями о прожитой жизни, ожиданием её закономерного конца. Смерть для поэта уже не представляется столь далёкой и страшной. Он философски оправдывает её неумолимость, не ужасается её скорому приходу. А болезни обступают поэта все тесней.
О вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьёшься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Так, ты — жилица двух миров,
Твой день — болезненный и страстный,
Твой сон — пророчески-неясный,
Как откровение духов…
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые —
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
В середине мая 1873 года Тютчева после первого инсульта перевозят в Царское село, где семья снимала дачу. После третьего удара поэт не оправился. Ранним утром 15 июля 1873 года Фёдор Иванович Тютчев скончался.
И лучшей эпитафией на смерть поэта стали стихи А.Апухтина «Памяти Ф.И.Тютчева»:
Ни у домашнего, простого комелька,
Ни в шуме светских фраз и суеты салонной
Нам не забыть его, седого старика,
С улыбкой едкою, с душою благосклонной!
Ленивой поступью прошёл он жизни путь,
Но мыслью обнял всё, что на пути заметил,
И перед тем, чтоб сном могильным отдохнуть,
Он был, как голубь, чист и, как младенец, светел.
Искусства, знания, событья наших дней, —
Всё отклик верный в нём будило неизбежно,
И словом, брошенным на факты и людей,
Он клейма вечные накладывал небрежно…
Вы помните его в кругу друзей?
Как мысли сыпались нежданные, живые,
Как забывали мы под звук его речей
И вечер длившийся, и годы прожитые!
В нём злобы не было. Когда ж он говорил,
Язвительно смеясь над жизнью или веком,
То самый смех его нас с жизнию мирил,
А светлый лик его мирил нас с человеком!